Северная Альберта, Канада, середина зимы. Мы в женской тюрьме. Женщины, пригласившие меня выступить перед ними, написали, что экземпляры «Хижины» передаются по тюрьме из рук в руки; книга произвела на заключенных глубокое впечатление. Эти женщины сегодня проведут один час в моем обществе; это их собственный выбор. Я очень рад возможности встретиться с ними.

Я не помню, о чем говорил в тот день. Наверное, о своей собственной тюрьме, о месте, которое стало для меня самым дорогим на свете, потому что другого я не знал. О том, как мы держимся за боль, которая несет в себе определенность, и не рискуем снова начать доверять. В глазах этих женщин, переживших глубокие душевные травмы, заблестели слезы.

После выступления уходит лишь пара человек. Остальные ждут, пока я подпишу книги. Я всех обнимаю и наверняка нарушаю все возможные правила. Но я уже давно не обращаю внимания на правила. В очереди стоит женщина; ее тело напряжено от волнения. Я обнимаю ее, и плотина слез прорывается. Она рыдает несколько минут, не в силах совладать с собой. Я шепчу, что все в порядке, что у меня есть другие рубашки, что я здесь и что она в безопасности. Сколько боли и человечности в одном небольшом прикосновении – не передать; эта боль реальна, я чувствую ее, она передается мне.

Наконец она прекращает рыдания и находит слова.

– Вы правда думаете, – шепчет она срывающимся голосом, – что Отцу я нравлюсь?

Вот он, тот самый монументальный вопрос. Этот уязвимый человек доверился мне настолько, что осмелился задать его. Даже те, кто не верит в существование Бога, отчаянно хотят услышать, что любовь существует и знает, где нас найти. Что-то движет нами изнутри, заставляет рисковать и задавать этот вопрос кому-то или Кому-то: есть ли во мне что-то достойное любви? Я достаточно хорош, чтобы быть любимым?

В «Хижине» есть эпизод, в котором воззрения главного героя – Маккензи – подвергаются сомнению. Мак стоит лицом к лицу с Божественной мудростью, Софией, и та расспрашивает его о любви к его детям. Точнее, она спрашивает: какого из пятерых детей он любит больше всех?

Любой мало-мальски здравомыслящий родитель согласится, что ответить на этот вопрос невозможно. У нас с женой Ким шестеро детей. Когда родился старший, мы и представить не могли, что сможем полюбить еще одного ребенка. Казалась, вся любовь ушла на первенца. Но потом родился второй, и мы открыли в себе новые глубины любви, которых прежде или не существовало, или же они пребывали в спячке до его появления. Каждый ребенок приносит с собой дар любви, хранящейся глубоко в сердцах родителей.

Я воспитывался в религиозной общине, где все знали, что Бог есть любовь. Мы произносили и пропевали эти слова столько раз, что они потеряли смысл. Это стало просто фактом о Боге. Мы заявляли об этом, подобно тому как внук говорит бабушке: «Конечно, ты меня любишь. Ты же моя бабушка».

Но в словах «Бог есть любовь» нет ответа на главный вопрос. Поэтому я решился перефразировать эту строку и говорить: «Бог любит тебя». Вместо того чтобы сосредотачиваться на Боге, я поставил в центр фразы объект неослабевающей Божьей любви – нас.

В «Хижине» Отец повторяет: «Она (он) мне очень нравится». Есть большая разница между «я люблю тебя» (с акцентом на «я») и «ты мне нравишься» (с акцентом на «ты»). Обе фразы правдивы, но вторая рассеивает такие душевные сомнения, как: «Да, я знаю, что ты любишь меня, но знаешь ли ты меня и нравлюсь ли я тебе? Ты любишь меня, потому что такова твоя сущность, но есть ли во мне что-то достойное любви? Видишь ли ты меня? И нравится ли тебе то, что ты видишь?»

– Вы правда думаете, – шепчет она срывающимся голосом, – что Отцу я нравлюсь?

Я крепче прижимаю ее к себе.

– Да, – шепотом отвечаю я, и из наших глаз струятся слезы. – Ты Ему очень нравишься!

Через пару минут к ней возвращается подобие самообладания, и она впервые смотрит мне в глаза.

– Это все, что мне нужно знать. Больше ничего.

Обняв меня на прощание, она уходит, а я думаю: «Милая моя, это все, что нужно знать каждому».

УИЛЬЯМ ПОЛ ЯНГ,  — ХИЖИНА. ОТВЕТЫ