Я совершенно согласна с тем, что страх — плохой мотиватор. Весь вопрос — чего мы хотим им добиться. Если мы хотим добиться покорности, причем в краткосрочной перспективе, то страх может сработать.

Если же мы хотим добиться изменения убеждений, то страх не сработает никогда. Человек может отречься от своих слов и даже от своих убеждений и воспринимать это как насилие. Вот сколько отречений написал Галилео Галилей от своей «ереси гелиоцентризма», но он до конца дней своих остался убежденным гелиоцентристом, о чем свидетельствует его переписка.

Как я уже сказала, если мы хотим добиться покорности, то страх может сработать. Если же мы хотим добиться покаяния в христианском смысле, то вряд ли мы его добьемся страхом.

У фундаменталистов бывает эта картина Бога, где Бог — проекция жесткого отца, который накажет всех непокорных и, возможно, вознаградит покорных. Я бы не сказала, что эта концепция нова для Церкви: вы же знаете, что путь раба, путь наемника и путь сына — кто-то понимал это как последовательные стадии, кто-то — как разные духовные состояния, присущие разным людям. Раб действует из страха, наемник — из обещания награды, а сын — из любви.

Есть отцы, которые не запугивают, не бьют. Возможно, у меня однобокий взгляд, ведь я все-таки психотерапевт, но я бы сказала, что более половины родителей как минимум травматичны для своих детей, и, к сожалению, не только отцы.

Такой  ребенок вырастает во взрослого, склонного к неврозам. Он беспрекословно слушается или ожидает муки и в этой жизни, и в будущем. Он в это верит просто потому, что это соответствует его внутренней картине мира.

Идея страха Божьего и его трактовки именно как страха перед злым Богом очень древняя. С другой стороны, страх как инструмент управления — тоже очень древняя практика.

В большинстве случаев те, которые проповедуют страх в церкви сами когда-то в это поверили. Бывают манипуляторы – те, кто сами в это не верят, но используют это для порабощения своих последователей.

Но все-таки, если говорить о церкви, большинство тех, кто транслирует эту идею, делают это достаточно искренне, то есть они сначала сами в это поверили, сами испугались, а потом начали делиться своим страхом с окружающими. И чем больше запуганных, тем больше это становится нормой.

Человек всю жизнь отучается любить и учится бояться и пугать других. Приходит какой-то момент, и вопрос в церкви ставится служителями так: мы апеллируем к страху, чтобы человек быстро покаялся. Но если он быстро подчинится, это не означает, что он быстро покается. А способность любить и вообще веру в то, что его в церкви могут любить, мы у него отобьем. И наступит момент, когда он скажет: «Подождите, ребята, написано, что «по тому узнают, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собой», — а где же любовь в церкви? Вы не его ученики! Кто вы такие?» – и уйдет в церковные диссиденты, как сейчас выражаются.

Для апостола была важна любовь – «совершенная любовь изгоняет страх, а боящийся несовершенен в любви», то есть страх лишает возможности любить. И часто так бывает, что длительный страх, бессильная ярость, то есть неспособность противостоять как раз могут породить ненависть или созависимость, но никогда — любовь.

Наталья Скуратовская

https://www.svoboda.org/a/29459403.html