#кулаков #воспитание_детей

Вопрос: Я знаю случаи, когда дети из потомственных религиозных семей не выдерживали прессинга родителей и соблазны мира влекли их за пределы церкви. У вас же в семье шестеро детей, и все остались в церкви.

Тут две причины. Первая – несмотря на строгость, которую отец к нам проявлял, он не был фанатиком. Он был человеком очень начитанным, очень грамотным, владеющим несколькими языками, и мы им гордились.

Мы его боялись, но по-доброму. Боялись – в смысле уважали, очень сильно. И очень им гордились. Мы в любой ситуации всегда могли сказать: а наш папа вот что сказал! Потому что никогда не сомневались ни в одном его слове.

Мы видели колоссальную его эрудицию, культуру, начитанность, и поэтому, когда он был с нами строг, нас это не отталкивало, мы, наоборот, думали: наверное, чего-то мы не понимаем, нам надо будет еще думать, читать, изучать, чтобы понять.

Вопрос: То есть у вас не было никаких сомнений в его словах, не было неприятия родителей, которые характерны для подросткового возраста?

У меня, по крайней мере, не было. Я не замечал этого и в других. Я должен отдать должное маме тоже. Она в нас воспитала почитание отца нашего, и настолько она его сама уважала и любила, что мы, любя нашу маму, никогда не сомневались в том, что папа – это уже
следующая ступень сразу после Бога. Поэтому все, что он говорил, мы воспринимали как непосредственно передачу Его воли нам. Мы так выросли, и никогда в этом не сомневались.

Это не значит, что мы всегда все делали так, как он сказал, потому что мы были нормальные дети, но когда мы делали иначе, нас мучила совесть, потому что мы все равно знали, что он прав.

Вторая причина – папа никогда не пытался ломать нас или давить на нас. Это вообще был его подход к жизни. Его позиция была такой: зачем я буду говорить людям, как надо себя вести, как жить? Если они сами ко мне придут и спросят, я им скажу, а если они меня не спрашивают, то что бы я им ни говорил, они все равно так не сделают, я только зря время потрачу.

Поэтому мы все остались в церкви, мы все верующие. Отец не давил, не принуждал, мы просто наблюдали, как он живет, что он делает. Несколько раз, когда я забегал к нему в кабинет, я видел, что он стоял на коленях и молился у стола. Никого не было в комнате, один! И как-то это меня резануло…

Знаешь, если бы я умел рисовать, то нарисовал бы такую картину: папа стоит у стола на коленях, один, у себя в комнате, никто его не видит – ни семья, ни дети, и молится. На меня это оказало в детстве колоссальнейшее духовное влияние. Я понял: все, что он делает, искренне! Его личная вера, убежденность больше всего на меня повлияли.

Вопрос: Вы никогда с ним не спорили?

Последние 10 лет его жизни, когда папа мог позволить себе открыто размышлять, рассуждать, я приходил к нему иногда со своими мыслями, с сомнениями и видел, что он многое разделяет из этого. И я видел, что он тоже ищет ответы на многие вопросы, ищет и не
пытается упрощать. Я, допустим, не уважаю людей, у которых есть ответы на все вопросы.

Он никогда не претендовал на это, он мог сказать: да, мы не знаем сейчас в полноте этого, но постепенно это нам будет открываться, и мы узнаем больше. То есть у него всегда было ощущение, что он знает очень мало. Вот за это я его очень уважал. И еще – с мамой они всегда о нас молились очень искренне, очень глубоко, ежедневно. Вот их молитвами тоже наша жизнь сложилась.

Петр Кулаков об отце в книге О. Суворовой «Мы только стоим на берегу»