НАШИ ДЕТИ БЕЗ ЦЕРКВИ
Какой процент наших детей, когда выросли, ушли из Церкви? 60? 70? 80? 95?
В какой семье не случилось такое? Кто-то уже в 13 лет сказал, мне чего-то лень, воскресенье — единственный выходной, дайте поспать. Кто-то в 15, в разгар протестов переходного возраста, сказал, не пойду. Кто-то дотянул до 16 лет. Кто-то под авторитетом папы или мамы, давал себя уговаривать, позволял себя приводить на службы и причащать до 20 лет. Кто-то в 22 стал взрослым, самостоятельным, стал зарабатывать сам и без скандала, без конфликта просто перестал ходить.
Их много. Кого-то заставляли поститься вместе со взрослыми, приучали правила читать, водили строем каждое воскресенье и праздник и там заставляли на ногах выстаивать всю службу. Кому-то давали поблажки — сегодня спи, ну а в следующий выходной уж обязательно и готовили отдельно: себе — постное, детям — полноценное питание. Кого-то завлекали прекрасной музыкой, кого-то друзьями в воскресной школе, кому-то нравились отдельные специальные тусовки для детей, пока родители молятся на литургии. В каких-то храмах после причастия давали вкусную просфорку, где-то — шоколадное яйцо или зайца, где-то были замечательные чаепития с домашними тортиками и пирожными. Кого-то водили в походы и возили в православные лагеря. Кто -то прошел через православные школы и гимназии с молитвами перед уроками, молебнами в начале четверти и каникулами на Святки и Пасху. Итог один. Пришло время и наши дети сказали нашей Церкви — «Нет!»
Почему это случилось? Что с этим делать? Как к этому относиться? Кто в этом виноват?
Ну, у меня ответы такие.
Не знаю. Не знаю. Спокойно. Никто.
Я не знаю, как у других. Я по себе только могу судить. Я же не знаю, почему я пришел в Церковь. Прозвучал призыв. Призыв какой-то всесовершенной очевидности, что надо идти, что больше тянуть невозможно. Я пришел и остался.
Если я не знаю, почему я пришел, как я могу знать или рассуждать, почему наши дети уходят?
Да, можно много всего привести: непонятный язык, затянутые богослужения, нестроения в Церкви, смычка Церкви и непопулярной у молодых власти, растленное влияние мира. Много чего. Но ведь кто-то уходит от этого, а другие не уходят. Сам ведь я не ушел по этим причинам, значит от них необязательно уходить?
Один мой товарищ, богословски образованный, нацеленный на миссионерство, он так говорит:
— Скольких людей за десятилетия церковной жизни я привел в Церковь? Да никого. Ни одного. Так с чего же я решил, что самим фактом своего рождения в моей семье мои дети возьмут и приведутся? Они родились, их сразу же понесли креститься, потом причащаться И потом как конвейер. Никто их не спрашивал. Они сразу просто вошли в нашу церковную жизнь, в жизнь их родителей, и покатилось, покатилось…
Другой мой товарищ рассказывал мне, как его 18-летний сын, мальчик ответственный и вдумчивый, сказал ему так:
— Я ничего не имею против православного христианства, но меня мучает одна проблема: «Не я его выбирал для себя».
Мне кажется так. Уход наших детей из Церкви говорит нам о главном. О том, что каждый из них — личность. А личность — это всегда выбор и всегда требование свободы выбора. Кому из нас родители навязали невесту, а если навязали, кому от этого было хорошо? Любовь возможна только в условиях свободы. Насильно мил не будешь. Или наша церковная максима «невольник — не богомольник».
Мы сами пришли и живем в нашей Церкви свободно. Немногих знаю, кого самого привели родители и они так и остались. Знаю таких, кого родители или бабушки с дедушками привели маленькими, потом они, когда выросли, отступили, а потом, вернулись. И очень многих знаю, кто пришел в церковь сам. По свободному выбору, по свободному призыву. Наша вера, наша дорога к Христу, наша жажда Бога, наше желание быть с ним — это наше, это свободный выбор нас самих как личностей. Мы реализуемся как личности в этом выборе. Позволим так же реализоваться и нашим детям. Доверим им самим выбирать, не будем доставать их мелочной нашей опекой в таком важнейшем для них вопросе.
Я расскажу вам сейчас две истории.
Когда моему старшему сыну исполнилось семь лет, ему надо было первый раз исповедоваться. В нашем храме тогда шел ремонт и священник сказал мне, пойдем в часовню, там я его и исповедаю, а завтра причастишь его. Мы пошли, у нас крохотная часовенка на берегу Большой Невки. Там стояли две скамейки. Священник сказал моему сыну — садись. И сам сел с ним рядом. А я стою тут же, рядышком. И вот священник поднимает на меня глаза и спрашивает:
— Ты чего тут стоишь?
— А что?
— Ну, иди, погуляй.
И я, знаете, совершенно опешивший, вышел на улицу. Опешил я не оттого, что меня выгнали. А от того факта, что я вдруг осознал:
— У моего сына — свои собственные отношения с Богом. Он сам, он личность, и я им в качестве посредника не нужен.
Это было потрясение, признаюсь, серьезное потрясение для меня. Я думал, что это мой, только мой сын, мой ребенок. А ведь он, оказывается — Божий.
Вторая история была такая. Сложилось, что я в Церковь пришел, а самые близкие любимые мои люди не пришли. И были даже настроены категорически враждебно к Церкви и к моей новой жизни. И вот я стал жаловаться на это одному человеку, что они никак в Церковь и к Богу не приходят. А значит, погибают. Так ведь?
А он мне и говорит:
— А тебе кажется, что ты любишь вот этих всех твоих близких больше, чем Бог их любит?
И для меня это был такой, важный очень ответ. Я устыдился. Я сказал:
— Нет, конечно же, Бог любит их больше, чем я.
Вот я думаю, так надо и с нашими уходящими из Церкви детьми. Мы все уже сделали. Все возможно хорошее и плохое, у нас было 15-20 лет совместной жизни с ними, их полной зависимости от нас, и полной для нас свободы, что бы действовать. Теперь время действовать Богу. Наступило время полного нашего бессилия. И это здоровое бессилие. Это время полного доверия Богу и Его любви. К нам. И к нашим детям.
Позволим Богу действовать.
+ Комментариев пока нет
Добавьте свой