НАРРАТИВНАЯ ФЕНОМЕНОЛОГИЯ РЕЛИГИИ

29 мая 1453 года султан Магомет II с армией в 160 000 человек, оснащенной самой передовой техникой того времени, завоевал Константинополь, положив конец политической и культурной системе, которая существовала более 1100 лет. Весть о падении Константинополя быстро распространилась на Западе и вызвала сильный шок у политических лидеров и населения в целом. Назревало настоящее столкновение цивилизаций. Папа Николай V, а также Энеа Сильвио Пикколомини, будущий папа Пий II, немедленно призвали к крестовому походу против неверных. В сентябре того же 1453 г. Николай Кузанский, немецкий теолог, философ, кардинал при папском дворе и близкий друг Пия II, написал труд «О мире веры » (De pace fidei). Это не самая известная его книга. Его призывы к миру присутствовали в его творчестве задолго до того. В 1433 году папа Евгений IV уже призвал его принять участие в работе недавно созванного собора Базель-Феррара-Флоренция (который позднее станет известен как Ферраро-Флорентийский или Флорентийский собор). Здесь Николай Кузанский отличился своими усилиями по сближению христиан Востока и Запада.

И именно в 1440 году, в разгар работы собора, была написана его самая важная работа, “Об учёном незнании” (De docta ignorantia), в которой он совершенно справедливо утверждает, что нельзя считать человека терпимым (толерантным), если он заявляет, что обладает полным пониманием Бога и истины. Чрезмерная привязанность к истине — это не добродетель, а очень опасное отношение, потому что оно легко становится разрушительным. Истинное знание на самом деле есть знание незнания.

Позиция «ученого незнания” (Docta Ignorantia) — единственная позиция, которую можно занять пред лицом Бога как совершенного и бесконечного Существа. Совершенное знание невозможно для несовершенных и конечных существ. Таким образом, мы можем назвать его богословие “негативным богословием” или «апофатическим богословием «, поскольку Николай Кузанский утверждает, что мудрый человек не тот, кто владеет истиной, но тот, кто сознаёт свое невежество и, следовательно, осознаёт свои пределы. На самом деле, никто не способен осознать свое невежество, не понимая, что он чего-то не знает. Абсолютно невежественный человек даже не осознает своего невежества.

Труд «О мире веры » (De pace fidei) важен не только своим содержанием, подчеркивающим общие элементы различных религиозных верований, но и тем, что он впоследствии создаст на Западе гражданское сознание, внимательное к терпимости. Фактически, в то же время, когда Г. Э. Лессинг работал над своей знаменитой пьесой «Натан Мудрый » (1779 г.), подлинным трактатом о терпимости, он работал и над переизданием труда Николая Кузанского. Важно, однако, не только само призвание к терпимости, которое Николай, вероятно, унаследовал от своей семьи (его мать, Катерина Ремер, была еврейкой по происхождению), но и не менее важна его способность к инакомыслию. Тот факт, что он был кардиналом при папском дворе, не обусловливал его подчинения и принятия логики системы. Столкнувшись с недвусмысленным личным приглашением своего друга, папы Пия II, начать войну против турок, он ответил публикацией De pacé fidei. Благородная традиция — это та, которая способна принять инакомыслие и создать внутренние альтернативы. Это справедливо как по отношению к католицизму пятнадцатого века, так и по отношению к адвентизму сегодня.

«Великая борьба » Елены Уайт в сравнении с «De pace fidei » выглядит настоящим документом войны. А тем более в руках упёртых, плохо информированных апокалиптиков, которые в одностороннем порядке оценивают адвентистскую веру с точки зрения непримиримости. Да, непримиримость, убежденность и религиозная последовательность, безусловно, являются важными ценностями веры, но сами по себе они легко могут стать отклонениями. Любая здоровая и благородная церковь призвана не к физической или идеологической войне против других, а к постоянному компромиссу ради мира.

Зачем я упоминаю этот текст Николая Кузанского в связи с книгой «Великая борьба «? В основном, по двум причинам. Во-первых, потому что в «О мире веры » мы находим анализ религий, подобный и параллельный тому, который мы находим в «Великой борьбе «. «Великая борьба » во всех отношениях является книгой по феноменологии религий. В «О мире веры » анализируются только досовременные религии, но иначе и быть не могло, т.к. она написана в пятнадцатом веке. В «Великой борьбе » мы находим анализ как досовременных религий, так и современных, и постмодернистских. Во-вторых, поскольку в то время как «Великая борьба » анализирует религии, с позиции их аномалий и разногласий, «De pace fidei » придерживается совершенно иного мировоззрения: автор сосредоточен на рассмотрении общих элементов религий.

Феноменология религии, изложенная в первых трех главах «Великой борьбы «, описывает иудаизм (глава I), христианство (глава II) и папство (глава III), вводит в описание религий три важных элемента.

Во-первых, ни одна религия, как неявно утверждает Уайт, не выше критического анализа. Религии по своей природе склонны избегать критического анализа именно в силу их притязаний на абсолютную истину, которая не может быть подвергнута критике со стороны низших сущностей. Уайт, используя примеры, проводит критический анализ этих трех религий неявно предполагая, что каждая религия может и должна подвергаться такому анализу. Даже адвентизм. Поэтому согласно идее «Великой борьбы » необходимо проводить критический анализ адвентизма. Однако этого не происходит ни на общинном, ни на институциональном уровне прочтения книги, что противоречит ее духу. Согласно повествовательной феноменологии, которую разрабатывает Уайт, религии — особенно личная религия — всегда должны находиться под наблюдением. И двойной критерий, который она вводит для оценки религий, — это, с одной стороны, верность Библии, а с другой — релевантная связь с историей. Великая борьба есть не что иное, как защита и описание этого двойного критерия в дуге истории. Если первое является критерием «согласованности » внутри церквей, то второе является критерием «соответствия » церквей внешней исторической реальности.

Во-вторых, любая религия имеет структурные ограничения. Абсолютных религий не бывает, так что и адвентизм тоже не абсолютен. Религии, подобные католицизму или протестантизму, возвышают одни аспекты над другими, делают на них упор и оставляют в тени то, что они считают менее важным для своего собственного проекта. Абсолютные религии оскорбляют Бога, потому что они пытаются заменить Бога мнимой завершённостью своей системой. Итак, структурная односторонность каждой религии не так плоха, как думают люди. Скорее, это гарантия актуальности каждой религии. Но религия, которая по факту хочет быть завершённой, становится идолопоклонством. Полезный односторонний подход необходимо контролировать, потому что со временем он легко становится аномалией и даже отклонением от нормы. Поэтому необходимо демифологизировать романтическую, но при этом идолопоклонническую мысль, согласно которой ценность религии прямо пропорциональна преданности, убежденности и искренности ее основателей и последователей. В этом смысле каждая религия уже рождается с потенциальными ошибками из-за этой структурной односторонности, которая только позже станет реальной и видимой.

Ни одна религия не может быть отождествлена ​​с Самим Богом. Точно также мнение, что христианство Нового Завета было совершенно здоровым в своём начале, а аномалии появились позже — это не только упрощение, но и идолопоклоничество. В своей религии верующие должны следовать за Богом, а не следовать за своей религией вопреки Богу. Никакая религия не является Богом, даже христианство, но тем не менее, религии имеют свою ценность. На самом деле, несмотря на эти структурные или производные ограничения, Бог использует их, чтобы открыться человеку и предложить ему спасение. Однако это не означает, что Бог узаконивает эти аномалии. Он не узаконивает их ни в католицизме, ни в протестантизме, ни в адвентизме. Ни одна из этих религий не является концентрацией чистоты.

В-третьих, религии часто терпят неудачу не столько из-за своих пороков, сколько из-за своих неконтролируемых добродетелей. Это кажется парадоксальным, но давайте возьмем пару примеров, чтобы увидеть, как это работает в истории человечества.

Иудаизм, предмет анализа Уайт в первой главе, описан парадоксальным образом. За свою долгую историю народ Израиля не соблюдал закон, открытый ему Богом. Но когда по прошествии столетий страданий и разочарований люди, наконец, всё-таки научились уважать закон Божий (после изгнания), то эта же самая добродетель помешала им принять Мессию, и тем самым они совершили величайшую ошибку в своей истории. Их привязанность к закону Божьему, усвоенному с большим трудом, парадоксальным образом стала препятствием для их собственного духовного роста. Уайт пишет:

Эти слова точно описывали развращенных и самодовольных жителей Иерусалима. Заявляя о неукоснительном соблюдении заповедей Божьего закона, они нарушали все его принципы. (ВБ, гл. I, стр. 28)

Великим грехом евреев было их отвержение Христа. (ВБ, гл. I, стр. 24)

То же самое произошло и с ранним христианством. В отличие от иудаизма, христианству суждено было разрушить всякую преграду, всякое обособление, чтобы стать поистине всеохватным. Ему суждено было стать центробежной силой: охватить как можно больше народов, как можно больше языков, как можно больше этнических групп. Другими словами, его сила была не в сохранении, а в евангелизации. Инкультурация (проникновение в иные культуры) – это сущность христианства. И церковь, которая лучше всех поняла и воплотила в жизнь этот центральный христианский принцип, — это именно католицизм. Именно католицизм убедительно распространил христианство по всему известному тогда миру, а впоследствии и по всем широтам. Парадокс, как указывает Эллен Уайт, заключается в том, что, выполняя свое самое священное, подлинное призвание нести Евангелие в каждую культуру, католицизм, к сожалению, создал свою величайшую аномалию: легитимная христианская инкультурация превратилась в некритичный, приспособленческий и манипулятивный синкретизм. Уайт пишет:

Теперь великий противник пытался добиться хитростью того, чего ему не удалось добиться силой. Гонения прекратились, и на смену им пришли опасные соблазны мирского благополучия и мирских почестей. Идолопоклонников заставили принять часть христианской веры, в то время как они отвергли другие существенные истины… Большинство христиан в конце концов согласились понизить свои стандарты, и между христианством и язычеством образовался союз. (ВБ, гл. II, стр. 41-42)

Но помимо введения этих различных новаторских элементов в феноменологический анализ религий «Великая борьба » обнаруживает некоторые ограничения. Рассмотрим три из них.

Во-первых, это европоцентризм. Вслед за Йеппе Синдингом Дженсеном [1] и его пересмотром классического разделения религий, «Великая борьба » останавливается на рассмотрении только «исторических религий «, полностью опуская «космические религии » и их социокультурный контекст, которым сегодня нельзя пренебрегать. .

Во-вторых, это тенденция к делегитимизации описанных религий. Тот факт, что религия рождается из аномалии в прошлом, не делегитимизирует ее право на существование в настоящем, так же как ребенок, рожденный вне брака, имеет не меньше прав, чем законнорожденный ребенок. Феноменология религии Франца Розенцвейга более сбалансирована в его книге «Звезда искупления «, в которой он описывает и сравнивает христианство и иудаизм в их достоинствах и недостатках, но нисколько не делегитимизирует их. [2]

Третье — слишком статичный и линейный характер описаний. В своей неизбежной исторической эволюции религии не всегда становятся хуже. Они также могут становиться лучше. Напротив, феноменология, заложенная в «Великой борьбе «, имеет тенденцию быть пессимистичной. Отличным и более внимательным по отношению к этому конкретному элементу является документ Второго Ватиканского собора, Nostra Aetate. Эта «Декларация » рассматривает не только исторические религии, но и космические. Кроме того, ему удается исправить традиционный теологический антисемитизм, веками присутствовавший в католической церкви, тем самым открывая новую эру в еврейско-христианском диалоге.

«Великая борьба «, безусловно, не является новым критическим исследованием мировых религий прошлого и настоящего. Хотя она вводит бесценные и уникальные элементы, но она также страдает односторонностью и ограниченностью. Следовательно, адвентистский анализ современной мировой религиозной ситуации может с неё начинаться, но не должен ею заканчиваться.

Примечания и ссылки
[1] Джеппе Синдинг Дженсен, Изучение религии в новом ключе: теоретические и философские исследования в сравнительном и общем изучении религии (Aarhus: издательство Аархусского университета, 2010 г.)
[2] Франц Розенцвейг, Звезда искупления (Notre Dame: University of Notre Dame Press, 1985)

Ханц Гутьеррес — перуанский богослов, философ и врач. В настоящее время он является заведующим кафедрой систематического богословия итальянского адвентистского богословского факультета «Вилла Аврора » и директором CECSUR (Культурный центр гуманитарных и религиозных наук) во Флоренции, Италия.

=============
Перевод сообщества «Прогрессивные адвентисты»

https://spectrummagazine.org/views/2021/narrative-phenomenology-religion