#дуглас #молодежь_и_богослужение #скучная_церковь #язык_верующих

РУДИ ИДЕТ В ЦЕРКОВЬ 

Руди со вздохом выползает из постели, чтобы влезть в джинсы и кроссовки. Он с тоской вспоминает беззаботное детство, когда по воскресеньям он мог вволю поспать. Но сейчас ему 14 лет, и он недавно стал конфирмантом. А это означает: целый год принудительного посещения церкви. Мать в халате выходит ему навстречу. «Джинсы и кроссовки? Ты что, с ума сошел», — восклицает она. «Будь любезен, надень что-нибудь подходящее, раз ты идешь в церковь». «Откуда тебе знать, что носят в церкви? Ты же никогда туда не ходишь?» — спрашивает Руди. «Ты сам увидишь, почему», — отвечает мать, намазывая маслом еще один тост.

Так Руди приходит в церковь: причесанный и начищенный, в непривычной, и, поэтому, неудобной одежде. Пожилой мужчина со строгим взглядом сует ему в руки толстую красную книгу. Еще нет десяти часов. «Надеюсь, я найду хорошее местечко», — думает Руди, так как он знаком с церковью только по рождественским богослужениям. Тогда нужно было прийти на полчаса раньше, чтобы можно было что-то увидеть. Он удивленно трет глаза: что же это? Его часы спешат? Всего двадцать — двадцать пять человек сидят тут и там на скамейках.

«Один среди женщин», — думает Руди. Однако это название фильма всегда ассоциировалось у него с чем-то другим. Он направляется к ближайшей скамье и садится рядом с какой-то пожилой дамой, которая бросает на него возмущенный взгляд. Руди понимает: «Наверное, я сделал что-то не так». Никто не садится в церкви рядом с другим, наоборот, все стараются рассесться как можно дальше друг от друга. Скамья, на которой он сидит, оказывается, еще жестче, чем деревянный стул в школе, а там за это хоть что-то полагается.

Руди осматривается вокруг: впереди на столе стоят свечи, перед ними стоят цветы, наверху висит крест — все очень торжественно. Начинает играть орган. Входит пастор, которого Руди знает по конфирмационным занятиям, — в черной одежде. Это Руди уже знает по рождественскому богослужению. «Ему совсем не идет», — думает Руди. «Но, вероятно, черный цвет имеет в богослужении какое-то символическое значение». Пастор «сердечно» приветствует общину (Руди позже узнает, что это не выражение энтузиазма, а обычное приветствие пастора на воскресных богослужениях) и затем сообщает, уже не так радостно, что сборы прошлого богослужения составили 64 марки 75 пфеннигов. «Ага, — думает Руди. — Видимо, здесь начинают с основного».

«Давайте помолимся», — говорит пастор/ Руди совсем не хочет молиться, но так как все встают и складывают руки, он просто повторяет за ними. Только он не закрывает глаза, а наблюдает за прихожанами. Он наблюдает достаточно внимательно, чтобы заметить, что молитва — серьезное дело, даже печальное. Потом они снова садятся и начинают петь. Все, кроме Руди, у которого ломается голос. Но и остальных, похоже, тоже, потому что их пение звучит довольно жалко.

Потом происходит ряд абсолютно непонятных для Руди вещей. Пастор говорит на каком-то неизвестном Руди языке, община отвечает короткими, довольно старомодными песнями, которые он нигде не может найти и тоже не понимает. Все то встают, то садятся, и, по — видимому, все знают правила игры — только Руди не знает. Слава Богу, все это длится каких-то 10 минут, но как же долго они тянутся! Это, пожалуй, скучнейшее из мероприятий, на которых побывал Руди. Потом все снова встают и произносят символ веры. Руди поражен обилием того, во что должен верить христианин. На богослужении, правда, присутствуют немногие. Неужели все они верят в непорочное зачатие, как только что утверждали? Руди уже просвещен в этой области и не может себе такого представить.

Потом снова зачитывается отрывок из Библии — который по счету на этом богослужении? — и вдруг пастор возвышается над прихожанами на добрых два метра, стоя на сооружении, напоминающем Руди трибуну для карнавала. Но, к сожалению, то, что потом происходит, совсем не смешно. Руди пытается понять глубокий смысл проповеди, но у него ничего не получается. «Почему он не говорит по- немецки?» — спрашивает себя Руди. Это давно бросилось ему в глаза. Наверное, ему следовало взять с собой словарь иностранных слов: сплошь понятия, которые не употреблял ни один из тех, с кем встречался Руди. На словах «высокомерие фарисеев во всех нас» и «ниспослание вечного блаженства» он окончательно отключается.

Потом снова поют, но с этим он уже знаком: непонятные тексты и сложные мелодии. Затем следует бесконечная молитва, и потом, наконец, все заканчивается. Пастор еще говорит, пусть, мол, сияет лик Господень или что-то в этом роде, и потом все уходят, сопровождаемые потоком органной музыки. С угрызениями совести Руди пробирается мимо корзинки с деньгами. «Если бы у меня было хоть немного мелочи», — думает Руди. «На меня бы не так обращали внимание».

Люди между тем смотрят не так сурово (видимо, действие богослужения ослабевает) и быстро расходятся на все четыре стороны. Снаружи уже толпятся дети, пришедшие на следующее служение.

«Я и не знал, что такое бывает», — думает Руди. Но детей ему уже заранее жаль. И себя жаль: целый год ему придется это терпеть. Потом он сделает так, как все другие: никогда, никогда в жизни больше не пойдет на эти мероприятия, которые не понимает, которые ему ничего не дают, и которые полностью противоречат его представлениям о жизни.

Клаус Дуглас. «Праздник Божьей любви»