Первое время на новом месте мы практически не чувствовали отличий. Община приняла нас со всем радушием, в котором явно угадывалось искреннее желание помочь. Но вскоре стали проявляться особенности, которые вскрывали отличия между укладом жизни родной церкви и этой.Первое, что бросалось в глаза, – это порядок. Порядок, доходящий зачастую до армейской дисциплины. Никто не мог и слова сказать без решения пастора. Даже гости, которых мы принимали у себя в родной церкви и всегда давали им слово, здесь должны были согласовать свое слово с ним.

Да и как иначе? Ведь пастор ответственен за церковь. Ответственен он и за членов церкви. Каждому должен он оказать попечение, каждого посетить, каждого научить. И вроде доброе это дело, только почему-то все чаще возникало тягостное чувство от причиненного добра. Невольно вспоминались слова, слышанные в родной церкви: «…помазание, которое вы от Него получили, живет в вас, и потому нет нужды, чтобы вас кто-нибудь учил. Само Его помазание учит вас всему, оно истинно, и в нем нет лжи. Так живите в Нем, как Он вас научил».

Но вслух эту мысль я высказывать не решался. Ведь, очевидно же, что если ты дерзаешь сказать, что наставление получаешь от встречи с Иисусом, то так кто его знает до чего может дойти. Какого Иисуса ты там себе нафантазировал? Какой Дух тебе что сказал? А пастор благословил?

Может быть, поэтому испытывать духов было доверено пасторам. Ведь обычный верующий легко мог ошибиться в выборе пути. Так и повелось. Какой бы ни возник вопрос, первое, что нужно сделать – согласовать со старшими братьями.

Если какой брат обращался к молодой деве с намерением жениться, она отправляла его сначала к пастору. Если сестра не желала вступить в брак, ей не рекомендовалось отказывать брату, пока не выслушает мнение пастора. Если в семье возникали ссоры, то пастор рекомендовал проверенных людей, которые на основании Божьего Слова могли оказать попечение о душе.

Я очень хотел бы, чтобы так все и было в моей жизни. Но когда разразилась буря в моей семье, рядом оказались другие люди. Они не были посланы пресвитерами, и в этом была их беда. Но их открытое сердце ясно свидетельствовало, что и они водимы Духом Божьим. Они не предлагали мне решений, они всего лишь помогли мне избавиться от лжи, которой я окружил себя в отношениях с женой. И когда эти горы лжи растаяли, я услышал голос Иисуса: «Сын Мой, ты свободен». Тогда я вспомнил, как когда-то слышал наставление перед крещением: «Познаете истину, и истина сделает вас свободными».

Это имело свои последствия. Ведь подотчетность никто не отменял. Подотчетность – это еще одна форма порядка, который должен быть в церкви. Как напомнили мне братья, Бог наш – «это не Бог беспорядка, а мира».

Что происходило с теми, кто не справился с испытаниями? Их исключали. И после такого восстановиться в членстве было почти невозможно. Да дело, собственно, не просто в членстве, а в том, что отношение менялось к тебе навсегда. Даже если после этого следовали искренние слезы раскаяния. Теперь тебе приходилось всю жизнь заслуживать одобрения.

Что же стало с милосердием, с состраданием, с прощением? На членских собраниях обычно в ответ на эти вопросы я слышал, что так мы докатимся и беспредела.

Но подотчетность не исчерпывалась лишь только духовной жизнью. Церковная подотчетность требовалась прежде всего в служении. Она выражалась также в полном согласии с братьями. Все решения, даже самые малые, должны были проходить через совет. И даже в служении, которое доверено было кому-либо из братьев, свобода принятия решений была ограничена. Ведь для того чтобы единодушие было сохранено, необходимо было иметь пасторское благословение.

Корпоративная этика церквей требовала общего видения, общей стратегии, общей миссии. Конечно же, при таком подходе не могло быть служения членов церкви. Могло быть только служение церкви. Церкви как одного большого организма, хорошо организованного и управляемого единым центром. Свободное движение Духа Божьего виделось в продуманных решениях руководителей церкви. Однако все сходились во мнении, что оно не могло быть спонтанным, ситуативным и идущим в разрез с утвержденной стратегией.

Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что границы проводят для того, чтобы контролировать. Да, контроль над ситуацией, в которой лжеучение может захватить души простых верующих, необходим. Здесь без него просто не обойтись. Но как быть, если тех, кому надо заткнуть рот, уже нет, а привычка его затыкать осталась? Разве не бывает так, что привычка пользоваться властью приводит к зависимости от нее? И, используя свою власть, пастор начинает затыкать рот даже тем, кого не плохо было бы хотя бы выслушать?

Выходит, что мало просто контролировать ситуацию. Гораздо важнее научиться не оказаться подконтрольным той власти, которой тебя наделили. Ведь если это произошло, то порядок начинает отождествляется с водительством Духа, а старейшина, следящий за порядком, становится «Божьим глаголом»: распорядителем Божьей благодати, служителем Слова и таинств, хранителем традиций.

Тогда остается только оберегать уже имеющееся. Очертить границу и контролировать всех, кто попытается ее пересечь. Всех, кто захочет поставить под угрозу стабильность церкви. Но как же это тяжело, ведь в контроле есть мучение. Это мучение не дает спокойно жить. Оно лишает сна, умножает беспокойство. И в итоге отбирает свободу у других.

Но самое печальное, что желание все контролировать, словно вор, обкрадывает веру самого человека. Ведь там, где есть желание контролировать ситуацию, не допускается даже мысль, что эта ситуация развивается таким образом именно из-за того, что ее и допустил Божий Дух! Все что ему необходимо – довериться этому Духу. И в этом доверии увидеть, что ничего не рухнуло. А все что случилось – это умерли прежние традиции, чтобы на их месте взошли новые побеги Божьего Царства. Контролировать Божий Дух – это все равно, что пытаться контролировать ветер.

Ведь новые церкви все равно возникнут. Ученики, движимые Духом, все равно пойдут туда, куда призовет их Бог. Церковный уклад все равно изменится, сколько ни пытайся удержать его скрепами церковного членства.

Дмитрий Пронин