БОГ — ХАНЖА

Я вырос в религиозной среде, где даже произносить слово «секс» было нельзя – это считалось грехом. При этом мы жили среди туземцев Западного Папуа, а их культура пронизана сексуальностью. Даже обычное приветствие носит сексуальный, интимный характер – чем более близким другом считает тебя собеседник, тем более откровенные слова он произносит.

Где, по вашему, корни сексуальности?

В самой природе Бога.

Раз уж мы заговорили о сексе – туземцы, среди которых я рос, ходили практически голыми. В одежде просто не было необходимости. Западных миссионеров это, естественно, беспокоило, как и индонезийское правительство, которое впоследствии аннексировало остров. Но соблюдать приличия и почтительно относиться к окружающим непросто, если сам глава племени приходит в миссионерское поселение в новом «шлеме» с тесемками, который нашел в джунглях. Я бы не догадался, что лифчик можно использовать как шлем, а вы?

Между сексуальностью и юмором есть глубокая и естественная связь. В них обоих присутствует красота и творческий потенциал, но они способны на грубую объективацию и могут нанести большой ущерб. Человеческая сексуальность всегда вызывала такой страх и непонимание и причинила столько бед, что нельзя отрицать ее огромное значение.

Священные книги всех религиозных традиций, включая Ветхий и Новый Завет, полны сексуальности. Они прославляют тенденцию к объединению, слиянию, совместному творчеству, познанию и стремлению быть познанным. В строках Нового Завета, где говорится о том, что Бог наделил нас своей Божественной природой, используется греческое слово sperma. Сексуальный союз – это познание, единство и близость двух людей.

Пытаясь найти подходящие слова для описания природы Бога, единого в трех лицах, ранние отцы христианской церкви остановились на слове перихорез, что означает «взаимное проникновение без потери индивидуальности». Я не встречал более удачного описания сексуального союза. Само слово «перихорез» свидетельствует о том, что влечение и тяга друг к другу существуют, потому что мы созданы по образу и подобию Господа.

Это чрезвычайно важно: сексуальность прекрасна и становится инструментом созидания, лишь являясь выражением agape, что по гречески означает бескорыстную, самоотверженную, преданную любовь. «Бог есть любовь, агапе», – говорится в Евангелии от Иоанна. Но в какой то момент истории мы отделили сексуальность от агапе и утвердили категорию eros, эроса, и ее производное – эротику. В Древней Греции и Риме Эрос был богом демоном, которого интересовала лишь эгоистичная безраздельная власть. При этом окружающие становились лишь средством самоудовлетворения (как в порнографии) или временным утолением чувственного голода (как в слепой одержимости).

Истинно любящие обретают целостность друг в друге, поэтому истинная любовь не может быть слепа. Одержимость же слепа по определению: одержимого влюбленностью интересуют только личные потребности, только «я». Стоит ли удивляться, что греческого слова «эрос» нет в Писании, и когда оно возникает в богословских обсуждениях, то всегда используется как противопоставление «агапе».

В порнографии, как и в одержимости, нет никаких отношений между людьми; это воображаемые отношения, в которых отсутствуют все риски настоящих. Порнография – противоположность узнаванию. Сексуальная объективация женщин, мужчин и детей противоположна любви.

Романтическая любовь и радость узнавания и заботы друг о друге – вот истинное проявление агапе. Интимные сексуальные отношения – классическое воплощение нашей Божественной природы – имеют глубокие корни в Писании и также являются выражением агапе, Божественной любви – направленной на ближнего и бескорыстной. Когда сексуальность становится эгоистичным стремлением к самоудовлетворению, а тело или изображение человека используется как средство достижения цели, мы говорим о вопиющем преступлении против любви.

Что если в любом обсуждении любви и сексуальности мы будем исходить из понятия «агапе» – источника и воплощения истинной близости и уважения? Что если мы отвергнем эрос как объективацию партнера с целью эгоистичного самоудовлетворения? Что если агапе лежит в основе истинной интимности двух людей, сексуальной или другого рода, как проявление потока бескорыстной, направленной на ближнего любви? Если мы с этим согласны, то познание и стремление быть познанным начинает восприниматься как нечто естественное, а истинная глубокая близость становится необходимым условием сексуальных действий.

Бескорыстие агапе ни в коем случае не отрицает дар чувственности; ведь чувственность – тоже проявление жертвенной любви. Суть агапе – любви дающей – в уважении друг к другу, в отсутствии намерения унизить партнера или присвоить его себе; это взаимное проникновение без потери индивидуальности (перихорез).

В начале этой главы я рассказал вам о племени, где обычное приветствие часто носило весьма откровенный и сексуальный характер. Спустя несколько десятилетий, когда туземцы приняли христианство и религия укоренилась на их земле, один западный миссионер заговорил с вождями племени об их языке. Сексуальный подтекст папуасских приветствий казался ему оскорбительным. Вожди вежливо ответили, что посовещаются, обсудят его замечания и ответят ему в скором времени.

И вот что сказали старейшины при встрече: «В вашем присутствии мы постараемся не использовать эти слова, но мы не перестанем молиться так, как считаем нужным». Для них человеческая сексуальность была благим и правильным языком близости. Так что не Бог ханжа, а мы, люди.

Уильям Пол Янг. Хижина. Ответы