Я знаю одного человека, он живет в Париже. У его жены болезнь Альцгеймера. Он был очень важным бизнесменом, его жизнь была заполнена бизнесом. Но он говорит, что когда его жена заболела, он понял, что просто не может отправить ее в приют, и оставил ее дома. Он кормил ее. Он купал ее.

Я приехал в Париж, чтобы повидать их, и этот бизнесмен, который всю жизнь был очень занят, сказал мне: «Я изменился, я стал более человечным». Недавно я получил от него письмо. Он пишет, что однажды ночью жена разбудила его. На какое-то мгновение она вышла из своего затуманенного состояния и сказала: «Дорогой, я просто хочу тебе сказать спасибо за все, что ты делаешь для меня». И потом она снова впала в свое обычное состояние. Он написал мне: «Я все плакал и плакал».

Недавно мне попалось очень сильное высказывание Мартина Лютера Кинга. Он сказал что-то вроде: «Как трудно людям жить, если нет того,
над кем они могли бы превозноситься — именно превозноситься. Дело не в том, что им не хватает объекта ненависти. Дело в том, что они вынуждены более пристально смотреть на себя и на то, что им в себе не нравится».

Очевидно, что все мы представляем собой смесь света и тьмы; мы все причастны лицемерию и лжи. И все мы ощущали эту склонность к стремлению доказать, что мы лучше, чем другие, чтобы подняться по
лестнице, чтобы стать уважаемыми людьми, — везде.

Но когда мы живем с людьми сокрушенными, когда мы начинаем принимать незнакомцев, мы постепенно обнаруживаем незнакомца в самих себе. Когда мы принимаем сломленность в людях внешних, то они помогают нам обнаружить сломленность внутри нас. Мы не можем по-настоящему войти в отношения с людьми сломленными, если мы не начнем каким-то образом заниматься нашей собственной сломленностью. Я не о том говорю, что всем нам надо идти к психотерапевту. Но что мы прячем? И за чем мы прячемся? Нам

нужно различать наши естественные внутренние защиты и неконтролируемые порывы. Так мы пытаемся скрыть наши слабости.

А вместе с тем, слабость — это важная часть нашей реальности. Мы родились слабыми. Мы нуждались в безусловной любви. Нам было
необходимо, чтобы наши мамы нам говорили: «Ты прекраснее, чем я ожидала», — или: «Как хорошо, что ты есть, ты — единственный».

Одна из наших помощниц рассказывала, что она слышала, как одна мать говорила своему ребенку: «Если бы я могла, я бы тебя не рожала, а сделала аборт». Воспоминания такого рода лежат глубоко в сердцах людей, так же как и у детей, подвергшихся сексуальному насилию. Они могут приводить к коренным повреждениям личности. В нас всех живет глубокий страх нашей собственной слабости, потому что моя слабость делает возможным для кого-то сокрушить меня. Поэтому я создаю в себе механизмы защиты и навязчивого поведения, чтобы оградить себя. У всех нас есть защитные системы, выработанные для того, чтобы не позволить людям увидеть, кто мы на самом деле.

Слово стало плотью, чтобы объединить людей, чтобы разрушить стены страха и ненависти, которые людей разъединяют. В этом особый смысл
воплощения — объединить людей. В Своей молитве о единстве Иисус просил, чтобы мы все стали едиными. Это потрясающее видение миротворчества действует в нас уже две тысячи лет. Я не знаю, может быть, потребуется еще пятьдесят тысяч лет. Но Христос постоянно действует, собирая людей вместе. Опасность состоит в том, о чем говорил Мартин Лютер Кинг: в нас есть стремление унижать других людей, чтобы возвышаться самим.

Жан Ванье «Жить мирно посреди насилия»