ЗЛОДЕЙ И ГРЕШНИК

Слово «злодей» звучит в Евангелии, но только в одном месте — и довольно знаменательном.

«Вели с Ним на смерть и двух злодеев… Там распяли Его и злодеев… Один из повешенных злодеев злословил Его…» (Лк. 23:32-39).
«Злодей» здесь — это, как и в современном полицейском жаргоне, попросту уголовник. Преступник, казненный за тяжкие преступления, официально осужденный и отвергнутый обществом.

А дальше выясняется, что эти «два злодея» — совсем разные; и один из них, как известно, первым входит в рай.

По существу же человека, делающего что-то плохое, Евангелие называет не «злодеем», а «грешником».

Разница та, что злодей — всегда кто-то другой, а грешники — мы все.
В «грешника» уже не ткнешь пальцем со словами: «Как хорошо, что я не такой!» Точнее, некоторые фарисеи так и делают, но Христос их за это совсем не хвалит.

Грешим мы, конечно, в разных направлениях и в очень разной степени; но это континуум. «Нет праведника ни одного». От «злодеев» можно отделиться и отойти подальше. Можно говорить о них, как о чем-то совершенно внешнем и постороннем — как об эпидемии или иной общественной угрозе. Спокойно и холодно обсуждать, что с ними делать.

А с «грешниками» так уже не получится.

Нет нерушимой черты, отделяющей добропорядочного гражданина от «вот этих вот» — будь то хулиганы-тунеядцы-алкоголики, матерые воры в законе или какой-нибудь провербиальный Гитлер. Это условная черта, проведенная социумом для своего удобства.

Люди не смогут жить в обществе, не определяя некоторые поступки как неприемлемые и не изгоняя из своей среды (ведь ссылка, тюрьма, казнь, даже общественное осуждение и бойкот — это все формы изгнания) тех, кто их совершает. Даже в Церкви невозможно всех принимать с распростертыми объятиями — и здесь есть черта, после которой человек становится для окружающих «как язычник и мытарь».

Евангелие не отвергает человеческое правосудие: благоразумного разбойника никто не торопится снимать с креста, и сам он согласен, что его казнят по справедливости. Оно не спорит с тем, что некоторых людей здесь, на земле, для наших целей приходится маркировать как «злодеев». Но показывает неполноту и недостаточность этого социального суда, его ущербность на более высоком уровне.

«Злодей» остается человеком в полном смысле слова; он может в любой миг, даже на пороге смерти, сделать важнейший экзистенциальный выбор; и Божий суд над ним может оказаться совсем не таким, как человеческий.

Наталья Холмогорова