ИДОЛ ЗАПРЕТА: НА ПРИМЕРЕ АБОРТОМАХОВ

Полемика вокруг искусственного прерывания беременности это прежде всего коммуникационное явление, начиная с того, что одни говорят «аборт есть убийство», а другие говорят «искусственное прерывание беременности». Одни слушают и высказываются, другие диктуют, не слушая, что им говорят в ответ.

Вот митр. Антоний Блум (1914-2003, интервью дано незадолго до смерти) говорит о возможности обсуждения аборта в случае, когда очевидно, что ребенок родится обреченным на муки и страдания. Блум — врач, хирург. Он взял лишь один случай, а бывают и куда более страшные варианты. Блум размышляет вслух. Борцы за запреты хотят, чтобы размышлений не было, чтобы не было личности, которая сама выносит решение. Запрет есть запрет на выбор.

Аргументы сторонников запрета есть разновидность идолопоклонства. Они сейчас дадут определение — что такое «жизнь», что такое «человек» — и все должны преклониться перед этим определением и жить в соответствии с ним.

Сторонники запрета пытаются соблазнить тем, что такой запрет поможет уничтожить и все другие «убийства», от смертной казни до войны. Но они и сами в это не верят. Они говорят о том, что ребенок во чреве матери потому заслуживает защиты, что сам не может себя защитить. Но ведь одновременно они часто одобряют войны, в которых бомбы убивают беременных и новорожденных, стариков и больных, ничуть не менее беззащитных. Справедливые войны, превентивные войны — но беззащитные всегда гибнут, потому что на войне по определению невозможно избирательное убийство.
Бог не призывает молчать, не призывает командовать. Он призывает задуматься и принимать решение самостоятельно, и веками верующие думают, а фанатики командуют, как и неверующие одни думают, а другие командуют.

БЛУМ:

«Есть еще одна область, более сложная, это область детей, которые родятся ущербленными: то есть физически изуродованными или психически неполноценными. Вот тут вопрос очень сложный, потому что есть матери, которые настолько хотят ребенка, что они готовы идти на то, чтобы родился ребенок, который заведомо всю жизнь будет страдать физически или психически потому только, что они хотят иметь ребенка. И это, мне кажется, чисто эгоистический подход. Потому что такие матери о ребенке не думают: они думают о своем материнстве, о том, как они изольют на этого ребенка всю свою ласку и любовь.

И, во-первых, многие из этих матерей не знают, способны ли они любовь и ласку проявить к ребенку, к которому у них физическое отвращение, ужас.

Честно говоря, я не знаю, как к нему подойти. Я думаю, что это тот случай, когда лучше бы ребенку не родиться на свет, чем родиться в таком страшно изуродованном, психически и физически, состоянии. Когда ты думаешь о том, что вот – родился этот ребенок; пока он еще малюсенький, это еле заметно. Но если человек вырастет, ему будет двадцать лет, и тридцать лет, и еще столько лет, и в течение всей жизни – ничего, кроме физической муки, физического страдания или психической растерянности, не будет. И вот тут, я думаю, можно медицински рассматривать вопрос о том, что да, в данном случае законно было бы совершить аборт. Потому что – имеем ли мы право присуждать десятилетия психического и физического страдания потому только, что мы хотим, чтобы этот ребенок родился и был бы моим сыном, моей дочерью.

Я не знаю, как это канонически обусловить, но медицински, я думаю, тут есть очень серьезный вопрос, который можно решать врачу, даже верующему, в этом порядке.

Я видел таких детей, которые рождались и которые на всю жизнь были искалечены, не говоря о том, что совершалось в результате с психикой матери, отца и их взаимными отношениями.
Я не могу сказать, что я – зрелый и совершенный христианин, который может ответить как бы от имени Христова. Я только могу сказать на основании очень (теперь) длинной жизни, что речь не идет о том, что пересматривать существующие правила церковные, а задуматься над тем, при каких условиях они были провозглашены. Что знали люди о жизни, о смерти, о зачатии в тот момент, когда были определены те или иные правила?

И несомненно для меня то, что некоторые правила, основанные на незнании многих вещей, применимы в той области, в которой они соответствовали знанию. Но когда появляются новые знания, новые понимания, приходится не каноны изменять, а приходится задуматься над тем, в какой мере и в какой полноте мы их можем применять или имеем право не применять.»

Яков Кротов