Развитие Евангельских событий, вплоть до казни фарисеями Христа показывает нам, как надутая праведность и нетерпимость к критике приводят самих «праведников» к богоубийству.

Христа убили не проститутки и гаишники, и даже не блогеры, и не атеисты, между прочим, и не сектанты и не язычники. Его убили те, кто считал, что назначены Богом говорить от Его имени. Кто верил в богоспасительность своей иерархии, без которой якобы нету Церкви. Христа убила самая-самая верхушка ветхозаветной Церкви. Люди, которым Бог отдал свой виноградник, чтобы они возделывали, они сначала пророков убили, которых Он к ним послал, а потом и Сына Его убили тоже. Потому что возомнили (от осознания собственной праведности), что это теперь их виноградник, это теперь их Церковь. Что они сами и есть Церковь. И они теперь навсегда будут решать, кто Церковь, а кто нет.

Когда убивали Его, то конечно были уверены, что действуют Духом Святым. Ну, самого понятия такого еще не было, но ощущение, уверенность, что это Божеское решение убить «этого» у них было стопроцентное. «Изволися Духу Святому и нам…». И решили убить Его. И убили.

И до всего ведь доходили, чтобы достичь своей «праведной» цели. До лжесвидетельства. До манипулирования голосом народа Божия.
Самый замечательный момент, это когда увидели, что Лазарь, воскресший, возлежит вместе с прочими, живое свидетельство власти Христа над смертью, то порешили убить и Лазаря.

Это когда они решили-то все эти пакостные вещи сделать? А вот когда молились в храме, благодарили Бога, что они не такие, как прочие проститутки, гаишники, блогеры, атеисты и прочие. Вышли из храма, собрались все вместе и решили убить.

Вот это вот лицезрение себя праведником, вот эта вот жизнь в отсутствии сомнений, вот что страшно. Вот что приводит человека к абсолютному помрачению сознания!

Отсутствие сомнений — вот беда!

Сомнение в себе! Да здравствует сомнение! Мытарь, стоящий в притворе и бьющий себя в грудь — вот само воплощенное сомнение в себе.

Будем сомневаться. Будем оглядывать себя критично, с сомнением. Будем остерегаться, кстати и хождения во власть. Особенно духовную власть. Власть развращает. А духовная власть развращает духовно. Праведникам особенно нельзя во власть. Немощным, слабым, особенно сомневающимся — можно.

Мне вот, например, точно нельзя во власть. Я там обязательно кого-нибудь распну. А потому что праведник. Конечно, праведник. Богословских образований выше крыши. То есть я не только фарисей, но еще и книжник. В Церковь хожу. Посты соблюдаю. Свечки ставлю. Исповедаюсь. Причащаюсь. Нас таких, как я, всего-то 2 процента в стране. Да и из тех двух процентов я уникальный. Чего ж я не праведник? Чего ж я не фарисей?

Это такая притча про мытаря и фарисея. Очень полезная притча. Особенно перед постом. Когда в столовку заходишь и берешь только тарелочку гречки. А вокруг тебя народ мясцо накручивает, пирожки с сосисками, салатики оливье, кофе с молоком. А ты со своей гречкой одинокой шествуешь через зал и кофе берешь без молока. И погромче так:

— Одну гречку и кофе БЕЗ молока.

И вот тут подтверждаешь сам себе, что ты-то уж точно «не как прочие человеци». Ты уже на самом верху. На Олимпе. Нет, простите, в сино… в синедрионе.

И, как только понимаешь, что ты тут один не такой «как они», — всё. Вот тут ты падаешь и разбиваешься. Как чашка из тонкого фарфора — на тысячи осколков. Конец тебе.

Вот такая притча. Будем сомневаться.

Евангелие от Луки 18:9-14.
Сказал также к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других, следующую притчу: два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику! Сказываю вам, что сей пошёл оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.

Илья Забежинский