Мы видим два способа восприятия Писания, которые во многих отношениях противоположны друг другу. Упрощенно их можно описать как две модели.

Первая модель, ориентированная прежде всего на мифологическое мышление (в этом термине нет ничего уничижительного!), была характерна для Средних веков. Ее можно условно назвать символической: Библия есть прежде всего сокровищница идей, образом, понятий, к которой верующий обычно обращается не напрямую, а через церковное Предание. Дословное значене библейского текста не так уж и важно, гораздо важнее — способность этого слова стать символом, иконой, окном в вечность здесь и сейчас. Именно такое отношение к Библии встречаем мы у великих богословов первых веков: Оригена, Каппадокийский святителей, Иоанна Златоуста. Но корни его — уже в Евангелии, где ветхозаветные пропрочества истолковывались в их приложении к совершенно иной ситуации — так, слова пророка о рождении младенца Еммануила прилагаются к рождению Иисуса (Мф. 1:23). Формально два имени не совпадают, но совпадает их смысл — «с нами Бог» и «спаситель Господь».

Вторую модель можно назвать догматической, и она характерна для Нового времени с его ориентацией на научное мышление. Согласно ей, Библия есть прежде всего собрание вероучительных истин, к которому верующий приступает как богослов, ищущий однозначных ответов на ключевые вопросы бытия, прямого руководства для повседневной жизни. Здесь, напротив, любая многозначность, недосказанность, любое буквальное несовпадение — недостаток, от которого надо избавляться, выискивая с помощью проверенных методик изначальное, самое точное значение текста. Этот подход был востребован богословами Реформации и широко развился в протестантизме, однако и он коренится в Библии, и он знаком Отцам. Когда апостол Павел цитировал слова Бытия «Поверил Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность» (Рим. 4:3), он оперировал не аллегориями, но терминами, и скурпулезно разбирал, как относятся друг к другу два этих понятия, вера и праведность, каково их точное содержание и значение.

Две модели дополняют друг друга; проблемы возникают лишь там, где одна начинает вытеснять другую. Еще на заре христианства спорили между собой александрийская и антиохийская школы толкователей Священного Писания. Первая стремилась интерпретировать все эпизоды Библии аллегорически, видя в них указание на духовные сущности, тогда как вторая отдавала предпочтение историческому методу и воспринимала библейские повествования прежде всего как описание реально происходивших событий. На заре Средневековья безусловную победу одержали александрийцы: сегодня едва ли кто может вспомнить толкователей-антиохийцев, тогда как аллегория и родственная ей типология стали основными методами святоотеческой экзегезы.

Но маятник имеет свойство раскачиваться, и в новое время библеистика как научная дисциплина решительно отказалась от аллегорического метода. Напротив, она взяла на вооружение исторический подход. В девятнадцатом веке, да и в начале двадцатого, библеисты видели свою задачу в возможно более точном и полном описании событий, произошедших в Палестине и окрестных странах много веков назад. Сама Библия становилась в их глазах прежде всего, если не исключительно, источником по истории Израиля.

Попутно стоит отметить, что для обоих подходов, символического и догматическоо, особой ценностью обладает перевод Библии, максимально близкий к дословному. Если ценнее всего образы и символы, то утрата даже внешнего облика слова может обесценить перевод; если важны точные догматические формулировки, то любое их изменение может привести к искажению богословской системы.

Но только ли два подхода возможны?

Некогда изучение Писания проходило в рамках церковных учреждений. Сегодня читатель Священного Писания чаще всего остается с ним наедине, даже если сам он — ревностный христианин. Чтение Библии может и должно становиться сегодня каналом распространения Благой Вести. Люди могут с недоверием относиться к Церкви, особенно если их первый опыт знакомства с ней оказался не слишком-то удачным, но в Библии они видят если не божественное Откровение, то, по крайней мере, великую книгу человечества.

Итак, наши современники привыкли читать литературу. А можем ли мы сказать, что Библия — тоже литература? Да, разумеется, хотя мы помним, что Библия — это гораздо больше, чем литературное произведение или памятник культуры. Полезно бывает напомнить, что Христос — не только воплотившийся Бог, но и совершенный Человек, сын плотника и житель Назарета, и мы не погрешим, если скажем об этом. Точно так же мы не погрешим, если покажем современному читателю, что Псалтирь, помимо всего прочего, — прекрасный поэтический сборник, а книги Царств — занимательная историческая хроника.

Сегодня все шире распространяется и третья модель отношения к библейскому тексту, хотя и две прежние, о которых мы говорили выше, никуда не исчезли и едва ли могут исчезнуть. Условно эту модель можно назвать текстуальным подходом — Библия есть прежде всего текст, который может и должен быть прочитан, подобно прочим текстам, в своей целостности и полноте. Для такого подхода особой ценностью обладает перевод художественный, призванный передать не только «букву» текста и его «дух», но и его красоту, его душу. Такому переводу читатель может радоваться просто как красивому и звучному тексту на его родном языке. А если этого не произойдет, мы рискуем потерять его внимание прежде, чем он что-то поймет в этой книге.

Итак, современная библеистика все больше внимания обращает на текст как таковой. Все дальше отходит она от былых споров между фундаменталистами, настаивавшими на однозначно-дословном истолковании каждого слова, и либеральными теологами, стремившимися отбросить это слово в поисках реконструируемого исторического факта. Библеисты все более проникаются той идеей, что сама попытка установить раз и навсегда однозначное соотношение между словом и фактом по сути бесплодна и методологически ошибочна, что задача ученого — исследовать текст в его целостности и полноте.

Литературный анализ Библии и, соответственно, литературный ее перевод можно было бы назвать новыми методами, если бы сам подход не состоял в применении к Библии стандартных методов, хорошо всем знакомых и доказавших свою эффективность. Вот как определил это направление один из наиболее убежденных его сторонников, Р. Олтер: «Под литературным анализом я имею в виду тщательное и всестороннее изучение языка в его художественном употреблении. Сюда относятся комбинации идей, условности, настрой, звучание, образность, синтаксис, нарративные стратегии, композиция и много другое; иными словами, речь идет о наборе исследовательских приемов, с помощью которых изучалась поэзия Данте, пьесы Шекспира и романы Толстого».

Иначе говоря, современный библеист утверждает; как ни относиться к Божественной стороне Библии, человеческая ее сторона прекрасна и достойна нашего внимания.

Андрей Десницкий