#причины_неуспеха #протестанты_в_снг #миссия_церкви

МИССИЯ ПРОТЕСТАНТОВ В ГОДЫ СВОБОДЫ (1991-2016)

В конце 1980-х тысячи иностранных миссионеров хлынули в СССР, неся с собой свежие идеи, проекты и ресурсы для миссии. Русские баптисты вступили в период активного международного сотрудничества в благовестии и основании новых церквей. Началось постепенное переосмысление отношения к социальному служению. Поскольку этот период еще слишком свеж для того, чтобы можно было дать ему более или менее объективную оценку, я отмечу здесь только три характеристики евангельской миссии в нем как имеющие прямое отношение к нашей теме.

Во-первых, сотни энтузиастов-благовестников по всей стране увидели новые возможности для благовестия и основания новых церквей и с усердием посвятили себя этому труду. Однако значительную часть евангельского сообщества эти возможности застали врасплох. Хотя свобода для проповеди наступила уже к 1988 году, поместные церкви, за исключением отдельных верующих, часто не одобряемых собственными единоверцами, начали медленно включаться в эту деятельность только после евангелизации Билли Грэема в 1992 году.

Во-вторых, в течение 1990-х инициатива миссионерского служения главным образом принадлежала иностранным проповедникам и выполнялась за иностранные средства. Это не удивительно, так как русские баптисты не располагали ни средствами, ни литературой, ни нужным количеством помещений, ни подготовленными служителями для такой работы.

В-третьих, в этом сыграли большую роль не только организационные, но и богословские факторы, а именно представления о Евангелии, церкви и культуре, сформировавшиеся в позднесоветский период. В определенном смысле баптисты оказались связанными своими эсхатологическими взглядами, которые не предполагали появления возможностей для евангелизации и, тем более, долгосрочного планирования для миссионерской работы. Исключительный акцент на освящении, рассматриваемом как отделение от мира, мешал пониманию вопросов и переживаний ищущих людей, многие из которых искали не только спасения для своей души, но и мировоззренческих ориентиров – смысла в происходящем, новой постсоветской идентичности и пост-материалистического понимания мира.

Все эти поиски могли бы послужить мостиком к Евангелию, но «внекультурное» (по выражению Г. Сергиенко, «внеисторическое») Евангелие зачастую было просто неспособно предложить нужные ответы. Кроме того, освященная временем традиционная субкультура серьезно препятствовала диалогу с людьми вне церкви и их успешному воцерковлению. Можно добавить, что даже такие, казалось бы, небогословские факторы, сдерживающие миссию, как массовая эмиграция и строительство дорогостоящих домов молитвы при отсутствии миссионерских бюджетов в поместных общинах, во многом объясняются слабой привязанностью баптистов к своей «земной» родине и их убежденностью в приоритете освящения над благовестием.

Таким образом, в период, когда российское общество претерпело радикальные изменения, и христиане получили шанс возвестить Евангелие, те немногие, кто ухватился за эту возможность, зачастую провозглашали весть о посмертном спасении души, приглашая слушателей выйти из греховного мира и социализироваться в баптистские общины с их своеобразной субкультурой. Другими словами, в отличие от своих предшественников столетием раньше, баптисты 1990-х в общем не смогли предложить обществу, потерявшему прежние ориентиры, целостный взгляд на все сферы жизни, вытекающий из Евангелия Царства Божьего.

Отсюда напрашивается важный вывод: те же самые убеждения, которые помогли церкви сохранить свою идентичность в советском «гетто», в определенной степени стали препятствиями для ее миссии в период свободы. В это же время активизировалась деятельность Православной церкви, которая активно пользовалась своим историческим, культурным и политическим влиянием. В совокупности с другими факторами, все это привело к тому, что к концу 1990-х рост евангельских церквей практически остановился или вернулся к показателям советского периода.

Андрей КРАВЦЕВ