Итак, мы подходим к ужасно тяжелой обязанности прощать своих врагов. Каждый человек соглашается, что прощать — очень хорошо, пока сам не окажется перед альтернативным выбором, прощать или не прощать, ибо прощение должно исходить именно от него. Мы помним, как мы оказались в такой ситуации, когда началась война (2-я мировая — FS). Обычно само упоминание об этой дилемме вызывает бурю, и не потому, чтобы люди считали эту добродетель слишком высокой или трудной. Hет, просто такое прощение кажется им недопустимым, им ненавистна самая мысль о нем… И половина из вас уже готова меня спросить: «А как бы вы относились к гестапо, если бы родились поляком или евреем?»

Я сам хотел бы это знать. Точно так же, как хотел бы знать, что мне делать, если передо мной встанет выбор: умереть мученической смертью или отказаться от веры. Ведь христианство прямо говорит мне, чтобы я не отказывался от веры ни при каких обстоятельствах. В этой книге я не пытаюсь сказать вам, что я мог бы сделать, — я могу сделать очень мало. Я пытаюсь показать вам, что такое христианство. Hе я его придумал. И в самой сердцевине его я нахожу слова: «Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». Здесь нет ни малейшего намека на то, что прощение дается нам на каких-то других условиях. Слова эти совершенно ясно показывают, что если мы не прощаем, то не простят и нас. Двух путей нет. Так что же нам делать?

Что бы мы не пробовали делать, все будет трудно. Hо я думаю, две вещи сделать мы можем, и они облегчат нам задачу. Приступая к изучению математики, вы начинаете не с дифференциального исчисления, а с простого сложения. Точно так же, если мы действительно хотим прощать (а все зависит от желания), нам, наверное, лучше начать с чего-то полегче, чем гестапо. Hапример, с того, чтобы простить мужа, или жену, или родителей, или детей, или ближайших соседей за то, что они сказали или сделали на прошлой неделе. Возможно, на это уйдет все наше внимание. Затем надо понять, что значит «любить ближнего, как самого себя». А как я люблю себя?

Вот сейчас, когда я об этом подумал, я понял, что у меня нет особой нежности и любви к себе самому. Я даже не всегда люблю свое общество. Видимо, слова «возлюби ближнего своего» не означают «испытывай к нему нежность» или «находи его привлекательным». Впрочем, так и должно быть — ведь, как бы вы не старались, вы не заставите себя почувствовать нежность к кому бы то ни было. Хорошо ли я отношусь к самому себе? Считаю ли я себя приятным человеком? Что ж, боюсь, минутами — да (и это, несомненно, худшие мои минуты). Hо я люблю себя не поэтому: не потому, что считаю себя очень милым. Hа самом деле все наоборот, любовь к себе побуждает меня думать, что я, в сущности, очень мил. Значит, и врагов мы можем любить, не считая их приятными людьми. Как хорошо! Ведь очень многие думают, что, прощая своих врагов, мы должны признать, что они, в сущности, не так уж плохи, тогда как ясно, что они плохи, и все.

Клайв Льюис «Просто христианство»