Есть еще одно открытие, проистекающее из все более тесного контакта с миром, оно неизбежно происходит, когда мы выходим из наших деноминационных гетто.

Многие «внешние», как оказалось, являются гораздо лучшими людьми, чем мы ожидали. Во дни нашей относительной исключительности всегда существовало искушение определять «святых» и «грешников» по безделушкам, которые они носили, по одежде, которую они одевали, по тому, что они ели и пили (или не ели и не пили соответственно), по стилю их жизни, по тому, как они разговаривали и к какой церкви или клубу они принадлежали.

Но познакомившись с такими людьми мы как правило удивлялись глубине их сострадания, честности, искренности и посвященности Богу, которое проявляли эти люди. И, что еще более удивительно, мы обнаруживали, что зачастую они не только верили, но и свидетельствовали о тех же вещах, что и мы сами, и более того, иногда у них это получалось гораздо лучше, чем у нас! Это невероятно, но факт. Большинство наших доктрин совпадают с остальными христианами.

Очень сложно чувствовать себя «особенным», когда видишь, как эти «неособенные» люди теснят вас на всех фронтах. Этого вполне достаточно, чтобы заставить нас сомневаться относительно того, а может быть адвентизм — это всего лишь одно из колен Израиля, а не сам Израиль?

Перл Бак очень хорошо описывает это ощущение в своей книге «All Under Heaven»:

«Он был поражен вечной несправедливостью этой жизни, грешники и святые! Он помнил, как однажды, путешествуя по отдаленным уголкам одной северной провинции Китая, он наткнулся на горячего христианского миссионера, широко шагающего по мощенной улице, гораздо более старой, чем улицы самого Иерусалима. Два белых человека, каждый из которых чувствовал себя потерянным в этом мире остановились, посмотрели друг на друга и потом обнялись.

«Пойдем ко мне домой, брат,» — прокричал старый миссионер. — «В гостиницах полно блох и я единственное человеческое существо в городе, которое не ест чеснок!»

Он с радостью принял предложение и провел ночь в бедном и почти пустом доме миссионера, слушая поток речи старого святого.

«Когда я попаду в небеса,» — уверенно говорил тот, — «я задам Богу вопрос — только один вопрос, представляешь?»

Он ткнул своим старым пальцем с сторону Малколма; глаза его загорелись.

«Я спрошу Бога, почему Он не сделал всех язычников абсолютно плохими, а всех христиан абсолютно хорошими. Это упростило бы всю человеческую жизнь, представляешь? А так — ха!»

«А так?» — не понял Малколм.

«А так,» — провозгласил святой, — «не ощущаешь никакого удовлетворения, когда выясняется, что обращенный тобой язычник все равно был хорошим человеком — все равно! И это, конечно, унизительно, но я говорю тебе, брат, как христианин и честный человек, а это, представь себе,» — палец погрозил Малколму снова, — «а это не всегда одно и то же. Так вот, я говорю тебе, мои лучшие христиане когда-то были лучшими язычниками в городе. Тебе говорю, никакого удовлетворения!» (стр. 67, 68).

Все мы знаем истинность этого описания. Никто из нас не обладает ни правом, ни мудростью, чтобы определять пригодность того или иного человека для небес. Бог, Который читает человеческие сердца, принимает во внимание то, был ли человек рожден здесь или там, и оценивает поведение человека на основании того света, который он получил.

Тем не менее, это только усложняет нашу проблему самоопределения. На самом деле, в свете всего этого заявления о том, что мы особенные люди, остаток, народ Божий, выглядят почти ошибочными.

Жак Провонша «Остаток в кризисе»