Елена Уайт часто полагалась на свои видения и плохое здоровье, чтобы контролировать неприятное поведение членов семьи и последователей, иногда даже возлагая ответственность за свои недомогания на своих собственных детей.

Когда она писала о своём потомстве в середине 1850-х годов, она сказала: «Я была очень чувствительна к недостаткам в моих детях, и каждое совершённое ими зло влекло за собой такие душевные страдания, которые влияли на моё здоровье.» Обвинение её сыновей в своих страданиях, возможно, не изменило их поведение, но оно, несомненно, вызывало значительную вину. Даже для относительно земных дел она ссылалась на угрозу заболеть. Когда собрания не смогли удовлетворить её требования по вентиляции зданий, она однажды «сильно заболела нервной прострацией … сильно страдала от воспаления головы, желудка и лёгких,» а в другом случае она отказалась говорить вообще из-за страха, что ядовитый воздух «будет стоить мне жизни,» фактически говоря: «Откройте окна, или я умру.»

[ Духовные дары (1860 г.), стр. 211-212; А. Л. Уайт, Елена Г. Уайт, III, 353; V 50-51.]

Видения Уайт, как и её недуги, служили, чтобы держать семью и последователей в должных границах. Ибо как они могли признавать её за вдохновляемую Богом вестницу, и при этом оспаривать её вести, будь то богословские или личные? Те, кто были достаточно смелыми, чтобы бросить вызов её авторитету, оказывались объектами божественно посланных выговоров. Когда Фанни Болтон, одна из литературных помощниц Уайт, подняла неловкие вопросы о трудах своего босса, Уайт услышала голос, говорящий: «Берегись и не полагайся на Фанни, чтобы готовить статьи или создавать книги. … Она твой враг. … Она не верна своему долгу, но льстит себе, что выполняет очень важную работу.» Подобные предостережения дискредитировали утверждения соперничающих пророков, настоящих и будущих. «Мне было показано,» — сказала Уайт, — «что многие будут утверждать, что их особенно учит Бог, и будут пытаться руководить другими, и они примутся за работу из ошибочных представлений о долге, который Бог никогда не возлагал на них; и замешательство будет результатом.» [Письмо 59, 1894 г.]

Косвенное свидетельство предполагает, что Елена Уайт испытывала глубокие конфликты по поводу сексуальности и агрессии. Её несчастный случай приковал её к постели на «многие месяцы» и оставил её инвалидом на годы. Примерно в двенадцатилетнем возрасте, — частом наступлении половой зрелости, — она описывала себя, как ужасно виноватую, недостойную и грешную.

Можно заподозрить, что эти чувства вины возникали не только в результате сексуальных фантазий, характерных для детей этого возраста, но и в результате первых сексуальных волнений в подростковом возрасте, — и, возможно, в результате сексуального исследования своего собственного тела, хотя позже Уайт настаивала на том, что она не обнаруживала факт женской мастурбации до совершеннолетия, когда адвентистские сёстры начали исповедовать ей свои грехи.

В течение периодов своей взрослой жизни она находила сексуальность болезненно увлекательной темой: и её видение реформы здоровья 1863 года, и её первая брошюра о здоровье были посвящены ужасам мастурбации. Её случайные свидетельства о тайных грехах других, данные под покровом божественного иммунитета, попахивают вуайеризмом и, возможно, служили для устранения личной вины в отношении сексуальных фантазий и поведения.

Недопустимые агрессивные и конкурентные побуждения также могли вызвать чувство вины. Её сознательное представление о себе отражено в следующем отрывке: «На протяжении всей моей жизни мне было ужасно трудно ранить чувства кого-либо или нарушить их самообман. … Это противоречит моей природе. Это стоит мне огромной боли и многих бессонных ночей.» [Свидетельства, V, 19-20.]

Несмотря на эти протесты, её видения часто выдавали отчётливо агрессивное свойство, — настолько, что другие иногда критиковали её за ненужную резкость в обличении своих последователей. Видения позволили ей отрицать свою агрессию двумя способами: она могла воплотить импульс, указывая вне себя на грехи других, и она могла заставить замолчать своих критиков, утверждая, что она не несёт ответственности за содержание своих вестей, потому что она действовала лишь как орудие Бога. «Ни в каком случае я не привносила своё собственное суждение или мнение,» — писала она в 1882 году. «У меня есть достаточно, чтобы написать то, что мне было показано, не отступая к моим собственным мнениям.» [Свидетельство для церкви в Батл Крике, III, 199-120.]

Наконец, в какой степени гистрионическая личность Елены Уайт помогает нам понять её склонность воспринимать произведения других, как свои собственные? Недавнее исследование показало в смущающих

подробностях, в какой степени она совершала плагиат в значительной части своих опубликованных работ, особенно по библейской истории, из современных ей источников. Была ли она застенчивым плагиатором или само-обманувшейся переписчицой? Мы склоняемся к последнему мнению, хотя эти две интерпретации не являются взаимоисключающими.

Принимая пророческую роль, Уайт, без сомнения, подавила сознательное знание о степени заимствования языка других, и действительно пришла к выводу, что слова были её собственными. Когда её спрашивали о сходстве её произведений с произведениями других, она защищалась в характерной моде. Отрицая свою задолженность и обвиняя своих обвинителей в том, что они действовали ненадлежащим образом, она отклоняла неодобрение со стороны своих критиков.

Вместо того, чтобы стать жертвой болезни, она использовала её, чтобы избежать провоцирующих беспокойство или нежелательных задач, вызвать сочувствие и поддержку, сделать карьеру и создать религиозную систему, которая заметно выделялась в служении исцеления. У неё действительно было творческое расстройство.

Рональд Намберс «Пророчица здоровья»