Рассмотрим, пожалуй, самую деликатную проблему из всех в исследовании жизни и трудов Елены Г. Уайт: её собственное психическое здоровье.

В течение первой половины 1980-х годов два адвентистских врача, Дельберт Ходдер, педиатр, специализирующийся на неврологии, и Мольер Купер, дерматолог, шокировали Адвентистов Седьмого дня, предположили, что Елена Уайт страдала от комплексных частичных приступов, ранее известных как височная доля или психомоторная эпилепсия. Они утверждали, что это состояние, вызванное травмой головы в детстве, объясняет не только её видения, но и множество других отклонений.

Корпорация Отдел наследия Елены Уайт сразу же бросилась на её защиту, созвав комитет адвентистских экспертов по психическому здоровью, чтобы опровергнуть эти обвинения.

Изучив имеющиеся доказательства, врачи дали Уайт чистую справку о состоянии здоровья, заключив, что «(1) нет убедительных доказательств того, что Елена Г. Уайт страдала каким-либо типом эпилепсии, и (2) нет возможности того, что комплексные частичное приступы могли объяснить видения г-жи Уайт или её роль в развитии Церкви Адвентистов Седьмого дня.»

[Дельберт Х. Ходдер,» Видения или комплексно-частичные припадки?» Евангелика (ноябрь 1981 г.), 30–37; Мольер Купер, «Значение травмы головы Елены Уайт,» Адвентистские потоки, I (июнь 1985 г.)]

Мы склонны согласиться с этим вердиктом — но не потому, что Елена Уайт обладала оптимальным психическим здоровьем. Мы полагаем, что имеющиеся свидетельства, в том числе её собственные обширные свидетельства, указывают на то, что с юных лет она страдала от повторяющихся эпизодов депрессии и тревоги, на которые она отвечала соматизирующей защитой и актёрским стилем личности. Это позволило ей превратить истощающие и разрушительные силы в творческие и продуктивные.

Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам описывает людей с гистрионическим расстройством личности как представляющих «распространённый образец чрезмерной эмоциональности и стремления к вниманию, начинающийся с ранней взрослой жизни и присутствующий в различных контекстах.»

Люди с этим расстройством постоянно ищут или требуют подтверждения, одобрения, или похвалы от других, и чувствуют себя некомфортно в ситуациях, когда они не являются центром внимания.»

Как правило, они отрицают внутренние конфликты или экстернализуют их, приписывая неприемлемые эмоции другим, обвиняя кого-то или что-то ещё, или соматизируя, что смещает сознательный фокус внимания с внутренних психологических конфликтов на внешний физический дискомфорт. Гистрионическое расстройство личности часто сочетается с соматизированным расстройством. Их самоидентификация обычно включает в себя желательные роли и приятное поведение, но это делается неосознанно, а не умышленно или обманчиво.

В этом диагностическом контексте, который для наших целей обладает большей эвристической [дающей возможность открыть или узнать что-то], чем детерминистской [дающей возможность что-то определить] ценностью, частые сны и видения Уайт превращаются в простые эпифеномены.

Сегодня гистрионики редко сообщают о видениях, в основном потому, что такие переживания вышли из моды. Однако в девятнадцатом веке транс и видения были обычным делом для множества месмеристов, спиритуалистов и религиозных энтузиастов. Самопровозглашённые провидцы не только моделировали себя по образу библейских авторов, в частности Даниила и Иоанна Богослова, но и видели в себе исполнение пророчества, что «в последние дни … сыновья твои и дочери твои будут пророчествовать, и юноши твои будут видеть видения, и твоим старцам будут сниться сны.»

Ввиду внушаемости Уайт, её претензии на видения вряд ли удивительны. Точный механизм, который вызывал эти очевидно само-гипнотические эпизоды, представляет меньший исторический интерес, чем тот факт, что феноменологически её видения никоим образом не отличались от трансов обычного месмериста или спиритиста.

Доказательством этого утверждения является неспособность Уайт эмпирически различить свои видения и видения своих современников. Она дистанцировалась от других трансовых медиумов не на основе физических доказательств, а на основе духовного содержания.