#ляху #церковь_и_культура
О некоторых аксиомах культуры, невостребованных церковью. Часть 2

Есть смысл повторить замечательное суждение Готтфрида Остервала: «Где бы Бог ни открывал Себя, Он делает это в одеждах культуры того народа, к которому обращается со Своей вестью о спасении».

— Значит ли это, что и мы, подобно тому, как это делает Господь, должны «прибегать к одеждам культуры» всякий раз, когда организовываем евангельские встречи?

— Утверждать так — не совсем правильно. Это несколько напоминает салон красоты, куда мы изредка ходим для того, чтобы приодеться и «навести лоск», прежде чем пойти на встречу с важной персоной. «Одежды культуры» — метафорическое высказывание, предполагающее в контексте наших размышлений не столько смокинг, сколько простой костюм или обыденную вещь, которая ничем не примечательна и не выделяет нас в той среде, частью который мы являемся. Остервал, понимая условность этой метафоры, спешит подчеркнуть, что под словосочетанием «одежды культуры» главным образом нужно понимать идиомы, менталитет и т. д.

Вы знаете, не единожды упомянутый выше миссиолог Готтфрид Остервал теоретически разработал принципы культурной идентификации. В чем состоит смысл его теории? Адвентистский ученый настаивает на том, что мы не только должны хорошо знать культуру народа, которому несем евангельскую весть, но и в максимальной степени призваны отождествиться с этой культурой.

— Неожиданный тезис. Едва ли он может быть приемлемым в нашей миссионерской практике.

— Готов с вами согласиться. Но, тем не менее, давайте попытаемся понять точку зрения Остервала. Многие годы проработав с язычниками в Новой Гвинее, он пришел к выводу, что единственный путь, который ведет к успеху в христианском просвещении, — это путь полного отождествления с культурой и обычаями того или иного племени. Это, однако, не означало для него отказаться от своего вероучения. Как раз напротив: внимательно изучив религиозные представления конкретного племени, среди которого жил, а также проникнувшись глубочайшим уважением, неподдельным интересом к отдельным «доктринам» язычников, Остсрвал постепенно добился того, что люди повернулись всем сердцем к Благой вести.

Здесь уместно вспомнить о деятельности христианских миссионеров, протестантских и католических, в Китае и Корее. Например, как только они появились в Китае, первое, с чем столкнулись вестники Господа, было имя, которым китайцы называли своего бога Шан Ти («Господь неба»), -имя, родственное древнееврейскому Эль-Шаддай (Бог-Всемогущий). Некоторые миссионеры наотрез отказались употреблять в своих проповедях имя Шан Ти, предпочитая современное, уместное и богословски выверенное понятие. Однако, как писал известный на Западе миссионер Дан Ричардсон, именно отсутствие единства и согласованности в этом фундаментальном вопросе обернулось тем, что протестантские миссионеры имели в Китае гораздо меньший успех в благо-вестии, чем в Корее.

— Было бы интересно узнать, чем обусловлен миссионерский успех в другой стране — Корее?

— Что касается деятельности протестантских миссий в Корее, важно подчеркнуть, что прежние традиционные ошибки здесь уже не повторились. Внимательно изучив корейские религиозные представления о мире и Боге, они единодушно признали, что в Корее у библейского имени Яхве может быть только одно произношение — Ха-наним. Почтение, с которым христианские вестники называли это имя, покорило корейцев: тысячи людей откликались на истины, возвещаемые протестантами, ибо знание последних о Боге поражали их глубиной и правдивостью. Думаю, Д. Ричардсоп был прав, когда писал что «перед нами были люди, которые свободно молились Хананиму во имя Иисуса Христа и молитвы их становились услышанными».

— Насколько я понимаю, это и есть практически осуществленный принцип идентификации?

— Да. Правда, это всего лишь один пример, и, быть может, не самый характерный. Однако, успех, которого достиг протестантизм в этой стране, беспримерен. Недалек тот день, когда Южная Корея вполне может стать первым на земле народом, более половины населения которого будут членами протестантских церквей.

— А что же католицизм? Неужели он оказался в меньшинстве?

— Очень хороший вопрос. Да, он оказался, как ни странно, в меньшинстве.

— Почему же?

— Католические миссионеры отнеслись недостаточно серьезно к принципу идентификации. Однако, когда руководство католической церкви обнаружило, что протестантские церкви распространяются очень быстро по всей стране, оно решило созвать конференцию, на которой внимательно стали обсуждать собственный опыт евангслизации. Они были вынуждены признать, что среди целого ряда ошибок одной из главных было небрежение к имени корейского Бога, Творца всего сущего. Католические священники, обращаясь к религиозному сознанию корейцев, использовали не традиционное, устоявшееся понятие — имя Хананим, а китайские имена Бога — Тен Цзюй и Ten Лао Е, как наиболее адекватные. Такой рационалистический подход не замедлил дать о себе знать: корейцы с большим доверием стали относиться к протестантским миссионерам, чем католическим.

— Стала ли Католическая Церковь пользоваться успехом после того, как были пересмотрены некоторые принципы евангелизации?

— Разумеется. Он стал распространяться гораздо успешнее, чем прежде. Между тем, едва ли католической церкви в Корее удастся добиться того же признания, что и протестантам, численность которых в этой стране достигла нескольких миллионов.

— Как видим, принцип идентификации играет положительную роль в евангелизации. Однако, насколько он применим в России, Молдове или Прибалтике? Можем ли мы у себя хотя бы отчасти осмыслить отдельные аспекты этого важного миссио-логического принципа?

— Давайте попытаемся. Прежде всего важно отметить следующее:
принцип идентификации можно осуществить при одном важном условии — глубинном усвоении ценностного капитала той культуры, в рамках которой существует наша Церковь. Безразличие приведет к обособлению, равнодушию и вражде. Тут нужно приложить примерно столько же усилий, сколько богословие прилагает к осмыслению такого сложного библейского понятия, как семитское (еврейское) мышление. Вне этой категории и вне ветхозаветной экзегезы, сопрягающей свой анализ и поиск с изучением этого уникального феномена еврейской культуры, наши знания о той или иной книге Ветхого Завета (или отрывке, или герое) были бы неполны, недостаточны и приблизительны.

В этой связи можно только сожалеть, что, родившись по замыслу Божию в лоне конкретного народа, с неповторимыми национальными чертами и менталитетом, мы так мало знаем о нем, его культуре и особенностях. Впрочем, даже если знаем, то не всегда походим па него, забывая, что будучи сынами Божьими, мы в то же время — дети своего народа.

Мои отец и мать, как и родители многих друзей-адвентистов, воспитывали нас, не принимая в расчет принцип культурное идентификации (и в этом не их вина, живших в годы атеизма). Будучи молдаванином, я говорю на русском языке лучше, чем на своем родном, и практически очень мало знаю о своем народе и его духовном наследии…

— Быть может, Виктор Степанович, ваш опыт единичен, а следовательно, субъективен и не характерен для адвентизма в целом?

— Как ни парадоксально, он субъективен, но в определенном смысле универсален, и одной из своих общих черт присущ огромному количеству людей, принадлежащих нашей Церкви.

Когда я учился на магистерской программе вместе с другими моими коллегами-преподавателями, на одной из лекций ведущий богослов-адвентист (недавно он трагически погиб) доктор Хазел рассказал забавный случай, произошедший с ним. Как-то беседуя с одним теологом-неадвентистом, Хазсл следующим образом ответил на его вопрос о том, кто он по национальности: «Я не американец, и не немец — я адвентист седьмого дня».

Мне этот ответ показался очень неожиданным. Разве став адвентистом, мы автоматически перестаем быть русским, украинцем или американцем? Не думаю, что Герхардт Хазел попытался придать понятию «адвентист» национальный статус. Между тем, совершенно очевидно, что это была не просто игра слов…

— В этой связи не есть ли проявление нигилизма к национальной культуре следствием небрежения к культурной идентификации, — принципу, который мы так тщательно пытаемся уяснить?

— Мне кажется, здесь одно обуславливает другое. Равнодушие к культуре, воспитанное или спонтанно приобретенное, неизбежно может перерасти в нигилизм, что очень опасно. Ведущий адвентистский специалист в области культуры Борге Шанс на одной из своих лекций утверждал, что любая религия — это прежде всего 70 процентов культуры и 30 — вероучения. Другой выдающийся протестантский богослов Пауль Тиллих, теоретик такого важного для христианства понятия, как «теология культуры», подчеркивал, что «форма религии есть культура». Религия не может не реализовываться на многообразном языке культуры. Откровение Божие, т.е. Священное Писание обрело реальность не только благодаря тому, что был Моисей, Давид или пророк Иса-ия, а еще и потому, что существовало некое семитское племя, обладающее колоссальным культурным потенциалом, — народ особенный, способный реализовать в библейском слове весть Божию. Библейский текст как словесная форма материализовал многообразием возможностей (лексических, стилистических, синтаксических, структурных) содержание, идущее от Всевышнего.

Недавно декан богословского факультета нашей академии Олег Петрович Лунгу рассказал мне некоторые подробности своей поездки в Иерусалим. Вместе с группой американских аспирантов он примкнул к изучению традиционного богословского курса, который читается в Израиле ежегодно. В одну из ближайших суббот все они поехали на богослужение в Каир. Молодые богословы из Америки были обескуражены, когда обнаружили, что каирское богослужение практически ничем не отличается от американского. Олег Петрович, присоединившись к их беседе, заметил, что все дело здесь не в египтянах, а в миссионерах, принесших Благую весть в Египет без учета культурных особенностей этого народа.

Это актуальная проблема для нашей Церкви, которая очень быстро растет по всему миру. И если она не будет учитывать принципы культурной идентификации, ее ожидают определенные трудности в тех или иных регионах земного шара, национальные особенности которых не схожи с европейскими. На мой взгляд, наша Церковь нуждается в разработке этого вопроса. Заокская духовная академия, готовящая пасторов, должна непременно заняться этим.

— Выходит, церкви на местах практически не пользуются этой насущной теоретической поддержкой?

— Пока да. Но в отдельных регионах наши братья с присущей им мудростью и осторожностью стараются учитывать культурный контекст. На недавнем семинаре, прошедшем в Туле в радиотелецентре «Голос Надежды», у меня состоялся очень интересный разговор с одной нашей сестрой из Бишкека. Она, в частности, рассказала, что в Бишкеке наши братья построили церковь, архитектурой и интерьером похожую на мечеть. Интерьер помещения строг и целомудрен, кафедры нет, стулья тоже отсутствуют. Богослужение проходит в соответствии со сложившимися культурно-культовыми особенностями данного региона. Однако, содержание богослужения осталось прежним, в традициях адвентизма. Изменилась форма — и только! На ее робкий вопрос, правильно ли они поступили, я в ответил:
да, по всей видимости, правильно.

— Нам не избежать, Виктор Степанович, вопроса о том, как, например, вести себя адвентистским церквям в России, Украине или Молдове, где господствующей религией является православие.

— Поступать по принципам культурной идентификации.

— Легко сказать: поступать… Значит ли это, что мы должны строить церкви по канонам православной архитектуры?

— Сложно ответить однозначно. Есть два подхода. Во-первых, поскольку мы примыкаем к протестантской ветви христианства, то нужно строить церкви в соответствии с устоявшимися протестантскими архитектурными канонами. Здесь нет ничего предосудительного. Печально, что десятилетиями мы покупали и строили обычные молитвенные дома, а не церкви. Сами того не сознавая, мы смущали этим людей, для которых христианство отождествлялось (идентифицировалось) с храмом, собором, а не с «молитвенным домом». Этим можно объяснить и то неистребимое подозрение и нелепую народную молву:
«Чем же они там занимаются в «молельном» доме?» Этот «стереотип» нам давно следовало бы учесть и преодолеть.

— Но ведь в советский период тотального безбожия вообще было запрещено строить церкви.

— Это, действительно, так. Но даже в те трудные годы, например, в Туле в конце семидесятых годов под руководством Н. Н. Либенко была все же выстроена замечательная церковь с некоторыми атрибутами культового здания. Не было бы Николая Назаровича — опытного пастора и архитектора — едва ли в те годы могло появиться нечто похожее на христианскую церковь. На мой взгляд, — и последнее десятилетие убеждает в этом — основная проблема связана с отсутствием в нашей Церкви зодчих, архитекторов-профессионалов. Сегодня мы живем под охраной закона о свободе совести и религии, но многие церкви строятся так же, как в прежние времена.

Во-вторых, в согласии с принципом культурной идентификации, мы могли бы строить церкви в соответствии с канонами православной архитектуры. Сегодня, насколько мне известно, в некоторых городах России наши братья совершают служения в зданиях православных церквей. Так сложились обстоятельства: администрации тех городов пошли навстречу нуждам адвентистских общин.

Думаю, будет небезынтересно узнать о том, как в одном молдавском селе адвентисты построили свою церковь по принципам православной храмовой архитектуры. Разумеется, речь идет не о полной, а лишь о частичной идентификации. В известном среди адвентистов юга Молдовы селе Гура-Галбены издавна сосуществовали две церкви — адвентистская и православная. Но если последняя располагалась на живописном холме, устремляясь в голубую ввысь, то адвентистская община была затеряна в низине среди однотипных, сереньких, ничем не выделяющихся домов. Наконец пришло время, когда с церковным адвентистским самосознанием произошло нечто неожиданное: по какому-то внутреннему созидательному зову община решила выйти из этой обезличивающей низины. И вот на противоположном холме появилось новое храмовое здание, увенчанное куполами. Во внутреннем пространстве, мало чем отличающемся от храмовых убранств адвентистских церквей, есть одна характерная особенность: западная стена во всю ширь расписана художником: на фоне палестинского города сидит в раздумье Христос.

Это очень неожиданная и смелая инициатива. Меня до сих пор удивляет христианская мудрость, которой не обделены наши братья в этом молдавском селе. Они сделали чрезвычайно важный шаг навстречу своим односельчанам. Это не есть уступка православию, а скорее умение проникнуть в психологию своего народа, которая, сознательно или бессознательно, взращена на многовековой традиции врастания христианства в культурное лоно молдавского этноса.

Очень кстати будет цитата из статьи Остервала, посвященной проблеме соотношения Евангелия и культуры: «Имея общие наследие, организацию, благую весть и служение, мы имеем общий порядок и единство веры. Но необходимо блюсти это единство через единение в Духе, выражая его в соответствии с нашей собственной культурой, а не просто поддерживая некое единообразие. Вся история миссионерского служения ясно свидетельствует о том, что самым большим препятствием для распространения Евангелия и быстрого роста Церкви являются не религиозные, а общественные и культурные преграды! До тех пор, пока Церковь не будет возвещать вечное Евангелие с учетом языка, образа мышления, форм поведения, ценностей и обрядов конкретного народа, до тех пор, пока она не позволит им выражать свой ответ на это Евангелие в соответствии с их культурой, — наше служение не станет всемирным, и Церковь не будет иметь успеха в приобретении новых душ».
Виктор Ляху. «Библия, богословие, культура».